Книга алые паруса грин: Читать бесплатно электронную книгу Алые паруса. Александр Степанович Грин онлайн. Скачать в FB2, EPUB, MOBI

«Алые паруса». А. Грин. Илл. М. Бычкова

Книга-парус, книга-мечта, книга-феерия…
Книга – мечта. Мечта, которая обязательно сбудется, главное верить и ждать… Неуловимое издание от Янтарного сказа являлось во сне, маячило на букинистических сайтах, отпугивая своей ценой, и притягивая своей красотой. И вот моя мечта сбылась благодаря издательству Речь! Книга получилась великолепной по своему оформлению, в тысячу раз прекраснее, чем прежнее издание.
Книга – парус. Она выделяется на полочке среди всех книг, алеет, манит, уносит в романтическое плавание по строкам романа, в котором попадаешь то в бушующий шторм переживаний, волнений, то нежно покачиваешься на волнах удивительного покоя и тишины. А в конце путешествия ждет фееричный финал, похожий на сказку. Парус… в форме паруса изогнут и текст романа. «Весь строй набора «Алых парусов» пронизан ритмом наполненных ветром парусов» (М. Бычков).
Книга – феерия, волшебство, магия. На матовой, мелованной бумаге превосходного качества картины Михаила Бычкова светятся изнутри, оживают, кажется, здесь только что прошлась кисть гениального художника, и еще не успели высохнуть краски. Не зря эти «Алые паруса» вошли в Почетный список самых красивых книг мира.
Об издании: Автор: Грин Александр Степанович
Художник: Бычков Михаил
Издательство: Речь, 2014 г.
ISBN: 978-5-9268-1551-8
Страниц: 160 (Мелованная)
Масса: 542 г
Размеры: 263x170x13 мм
Аннотация: Удивительная романтическая история Александра Грина о силе надежды и подлинных чудесах любима читателями уже не первое десятилетие. А завораживающие иллюстрации Михаила Бычкова раскрывают в ней новые грани, делая книгу еще более прекрасной.

Посмотреть  в полном размере

в лабиринте, в озоне, в Read.ru, в My-shop

Александр Грин — Алые паруса (сборник) » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

В книгу вошли блистательная феерия «Алые паруса» и известные романы «Бегущая по волнам» и «Золотая цепь». Герои этих произведений охотятся за «таинственным чудным оленем» – Несбывшимся: они вглядываются в мир, жадно вслушиваются и по первому зову поднимают паруса и устремляются к цели, убежденные в осуществимости своей мечты.Для старшего школьного возраста.

Александр Грин

Алые паруса

Бегущая по волнам

Золотая цепь

© Паустовский К. Г., наследники, предисловие, 1939

© Высоцкий В. П., наследники, иллюстрации, 1965

© Власов В. А., наследники, иллюстрации, 1945, 1957

© Оформление серии. ОАО «Издательство „Детская литература“», 2014

***

Жизнь Александра Грина

1880–1932

Писатель Грин – Александр Степанович Гриневский – умер в июле 1932 года в Старом Крыму – маленьком городе, заросшем вековыми ореховыми деревьями.

Грин прожил тяжелую жизнь. Все в ней, как нарочно, сложилось так, чтобы сделать из Грина преступника или злого обывателя. Было непонятно, как этот угрюмый человек, не запятнав, пронес через мучительное существование дар могучего воображения, чистоту чувств и застенчивую улыбку.

Биография Грина – беспощадный приговор дореволюционному строю человеческих отношений. Старая Россия наградила Грина жестоко: она отняла у него еще с детских лет любовь к действительности. Окружающее было страшным, жизнь – невыносимой. Она была похожа на дикий самосуд. Грин выжил, но недоверие к действительности осталось у него на всю жизнь. Он всегда пытался уйти от нее, считая, что лучше жить неуловимыми снами, чем «дрянью и мусором» каждого дня.

Грин начал писать и создал в своих книгах мир веселых и смелых людей, прекрасную землю, полную душистых зарослей и солнца, – землю, не нанесенную на карту, и удивительные события, кружащие голову, как глоток вина.

«Я всегда замечал, – пишет Максим Горький в книге „Мои университеты“, – что людям нравятся интересные рассказы только потому, что позволяют им забыть на час времени тяжелую, но привычную жизнь».

Эти слова целиком относятся к Грину.

Русская жизнь была ограничена для него обывательской Вяткой, грязной ремесленной школой, ночлежными домами, непосильным трудом, тюрьмой и хроническим голодом. Но где-то за чертой серого горизонта сверкали страны, созданные из света, морских ветров и цветущих трав. Там жили люди, коричневые от солнца, – золотоискатели, охотники, художники, неунывающие бродяги, самоотверженные женщины, веселые и нежные, как дети, но прежде всего – моряки.

Жить без веры в то, что такие страны цветут и шумят где-то на океанских островах, было для Грина слишком тяжело, порой невыносимо.

Пришла революция. Ею было поколеблено многое, что угнетало Грина: звериный строй прошлых человеческих отношений, эксплуатация, отщепенство – все, что заставляло Грина бежать от жизни в область сновидений и книг.

Грин искренне радовался ее приходу, но прекрасные дали нового будущего, вызванного к жизни революцией, были еще неясно видны, а Грин принадлежал к людям, страдающим вечным нетерпением.

Революция пришла не в праздничном уборе, а пришла как запыленный боец, как хирург. Она вспахала тысячелетние пласты затхлого быта.

Светлое будущее казалось Грину очень далеким, а он хотел осязать его сейчас, немедленно. Он хотел дышать чистым воздухом будущих городов, шумных от листвы и детского смеха, входить в дома людей будущего, участвовать вместе с ними в заманчивых экспедициях, жить рядом с ними осмысленной и веселой жизнью.

Действительность не могла дать этого Грину тотчас же. Только воображение могло перенести его в желанную обстановку, в круг самых необыкновенных событий и людей.

Это вечное, почти детское нетерпение, желание сейчас же увидеть конечный результат великих событий, сознание, что до этого еще далеко, что перестройка жизни – дело длительное, все это вызывало у Грина досаду.

Раньше он был нетерпим в своем отрицании действительности, сейчас он был нетерпим в своей требовательности к людям, создавшим новое общество. Он не замечал стремительного хода событий и думал, что они идут невыносимо медленно.

Если бы социалистический строй расцвел, как в сказке, за одну ночь, то Грин пришел бы в восторг. Но ждать он не умел и не хотел. Ожидание нагоняло на него скуку и разрушало поэтический строй его ощущений.

Может быть, в этом и заключалась причина малопонятной для нас отчужденности Грина от времени.

Грин умер на пороге социалистического общества, не зная, в какое время умирает. Он умер слишком рано.

Смерть застала его в самом начале душевного перелома. Грин начал прислушиваться и присматриваться к действительности. Если бы не смерть, то, может быть, он вошел бы в ряды нашей литературы как один из наиболее своеобразных писателей, органически сливших реализм со свободным и смелым воображением.

Отец Грина – участник Польского восстания 1863 года – был сослан в Вятку, работал там счетоводом в больнице, спился и умер в нищете.

Сын Александр – будущий писатель – рос мечтательным, нетерпеливым и рассеянным мальчиком. Он увлекался множеством вещей, но ничего не доводил до конца. Учился он плохо, но запоем читал Майн Рида, Жюля Верна, Густава Эмара и Жаколио.

«Слова „Ориноко“, „Миссисипи“, „Суматра“ звучали для меня как музыка», – говорил потом об этом времени Грин.

Теперешней молодежи трудно понять, как неотразимо действовали эти писатели на ребят, выросших в прежней русской глуши. «Чтобы понять это, – говорит Грин в своей автобиографии, – надо знать провинциальный быт того времени, быт глухого города. Лучше всего передает эту обстановку напряженной мнительности, ложного самолюбия и стыда рассказ Чехова „Моя жизнь“. Когда я читал этот рассказ, я как бы полностью читал о Вятке».

С восьми лет Грин начал думать о путешествиях. Жажду путешествия он сохранил до самой смерти. Каждое путешествие, даже самое незначительное, вызывало у него глубокое волнение.

Грин с малых лет обладал очень точным воображением. Когда он стал писателем, то представлял себе те несуществующие страны, где происходило действие его рассказов, не как туманные пейзажи, а как хорошо изученные, сотни раз исхоженные места.

Он мог бы нарисовать подробную карту этих мест, мог отметить каждый поворот дороги и характер растительности, каждый изгиб реки и расположение домов, мог, наконец, перечислить все корабли, стоящие в несуществующих гаванях, со всеми их морскими особенностями и свойствами беспечной и жизнерадостной корабельной команды.

Вот пример такого точного несуществующего пейзажа. В рассказе «Колония Ланфиер» Грин пишет:

«На севере неподвижным зеленым стадом темнел лес, огибая до горизонта цепь меловых скал, испещренных расселинами и пятнами худосочных кустарников.

На востоке, за озером, вилась белая нитка дороги, ведущей за город. По краям ее кое-где торчали деревья, казавшиеся крошечными, как побеги салата.

На западе, облегая изрытую оврагами и холмами равнину, простиралась синяя, сверкающая белыми искрами гладь океана.

А к югу, из центра отлогой воронки, где пестрели дома и фермы, окруженные неряшливо рассаженной зеленью, тянулись косые четырехугольники плантаций и вспаханных полей колонии Ланфиер».

С ранних лет Грин устал от безрадостного существования.

Дома мальчика постоянно били, даже больная, измученная домашней работой мать с каким-то странным удовольствием дразнила сына песенкой:

А в неволе
Поневоле,
Как собака, прозябай.

«Я мучился, слыша это, – говорил Грин, – потому что песня относилась ко мне, предрекая мое будущее».

С большим трудом отец отдал Грина в реальное училище.

Из училища Грина исключили за невинные стихи о своем классном наставнике.

Отец жестоко избил его, а потом несколько дней обивал пороги у директора училища, унижался, ходил к губернатору, просил, чтобы сына не исключали, но ничего не помогло.

Отец пытался устроить Грина в гимназию, но его туда не приняли. Город уже выдал маленькому мальчику неписаный «волчий билет». Пришлось отдать Грина в городское училище.

Мать умерла. Отец Грина вскоре женился на вдове псаломщика. У мачехи родился ребенок.

Жизнь шла по-прежнему без всяких событий, в тесноте убогой квартиры, среди грязных пеленок и диких ссор. В училище процветали зверские драки, и кислый запах чернил крепко въедался в кожу, в волосы, в поношенные ученические блузы.

Мальчику приходилось перебелять за несколько копеек сметы городской больницы, переплетать книги, клеить бумажные фонари для иллюминации в день восшествия на престол Николая Второго и переписывать роли для актеров провинциального театра.

Грин принадлежал к числу людей, не умеющих устраиваться в жизни. В несчастьях он терялся, прятался от людей, стыдился своей бедности. Богатая фантазия мгновенно изменяла ему при первом же столкновении с тяжелой действительностью.

Уже в зрелом возрасте, чтобы уйти от нужды, Грин придумал клеить из фанеры шкатулки и продавать их на рынке. Было это в Старом Крыму, где с великим трудом удалось бы продать одну-две шкатулки. Так же беспомощна была попытка Грина избавиться от голода. Грин сделал лук, уходил с ним на окраины Старого Крыма и стрелял в птиц, надеясь убить хоть одну и поесть свежего мяса. Но из этого ничего, конечно, не вышло.

Живой памятник. Как Александр Грин создал повесть «Алые Паруса» | События | КУЛЬТУРА

Знаменитый русский писатель Александр Грин (Гриневский) 94 года назад – 23 ноября 1922 года – закончил в Петрограде произведение, ставшее одним из самых светлых и жизнеутверждающих в истории советской литературы. Повесть-феерия «Алые паруса» почти век спустя заново возрождается на киноэкранах, театральных подмостках и прямо на Неве, где в конце июня появляется сказочный бриг.

Удивительно, что автор, которого судьба проверяла на прочность, бросая в тюрьмы и обрекая на безденежное существование, сумел сохранить удивительный сказочный мир внутри себя и подарить его миллионам читателей.

«Трудно было представить, что такой светлый, согретый любовью к людям цветок мог родиться здесь, в сумрачном, холодном и полуголодном Петрограде, в зимних сумерках сурового 1920 года; и что выращен он человеком внешне угрюмым, неприветливым и как бы замкнутым в особом мире, куда ему не хотелось никого впускать», – вспоминал о Грине советский поэт Всеволод Рождественский.

SPB.AIF.RU собрал интересные факты о повести-феерии «Алые паруса», рассказывающей о возвышенной мечте и непоколебимой вере в чудо.

Книга из магазина игрушек

Александр Грин оставил довольно четкое воспоминание о том, как у него зародилась идея текста. Так, в черновиках к своему роману «Бегущая по волнам» автор вспоминает, что в витрине одного из магазинов города на Неве он увидел бот с красивым крылообразным, но только белым парусом.

«Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал – что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того – алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развертывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия», – писал Грин.

Первые заметки, относящиеся к «Алым парусам», Александр Грин начал делать в 1916 году. Предварительная работа над «Алыми парусами» была закончена спустя еще четыре года. В дальнейшем автор неоднократно вносил в рукопись правки – изменял и переписывал текст, пока добился желаемого. Грин стремился создать идеальный мир, где живут прекрасные герои и где любовь, мечта, сказка способны победить грубость и черствость.

Лишь в одном из последних вариантов повести «Красные паруса» заменились алыми, а само выражение стало словом-символом.

Александр Грин в Петербурге в 1910 году. Фото: Commons.wikimedia.org

Повесть для Нины

В жизни Александра Грина случилось три брака. После нескольких лет скитаний и революционной деятельности будущего писателя арестовали в Севастополе. Его взяли за речи противоправного содержания, а также распространение революционных идей. Знакомых и родственников у Грина не было, поэтому его под видом невесты навещала дочь богатого чиновника Вера Абрамова, сочувствовавшая революционным идеалам. Впоследствии «мнимая жена» стала для него первой супругой.

Грина освободили по амнистии, но вновь арестовали в Петербурге, а далее на четыре года определили в ссылку в Туринск. Он сбежал через три дня, оформил себе другой паспорт, вновь прибыл в город на Неве и начал писать. В 1911 году обман раскрылся, и Грин вместе с Абрамовой поехал в Пинегу, где создал несколько произведений – «Жизнь Гнора» и «Синий каскад Теллури». Здесь же паре разрешили и обвенчаться. Спустя год супругам позволили вернуться в Петербург, но совместная жизнь была недолгой. Абрамова ушла от Грина, не выдержав его непредсказуемости и неуправляемости, к тому же писатель, начав зарабатывать, часто кутил и спускал все средства.

Новый брак случился у автора «Алых парусов» в 1919 году – избранницей стала малоизвестная Мария Долидзе. С ней Грин расстался буквально через пару месяцев.

Третью же супругу писатель впервые увидел в 1918 году – ей была медсестра Нина Миронова, работавшая в ту пору в газете «Петроградское эхо». Грин вновь встретил ее в 1921 году. Она была абсолютно нищей и продавала вещи на улице. Спустя месяц он сделал избраннице предложение и не расставался с Мироновой до самой смерти. Именно ей Грин и посвятил «Алые паруса» – она стала и прототипом Ассоль. «Нине Николаевне Грин подносит и посвящает Автор. ПБГ, 23 ноября 1922 г.», – так написал автор.

После смерти Грина судьба его последней супруги сложилась непросто – в ходе немецкой оккупации Крыма она оставалась в Старом Крыму и после войны получила 10 лет лагерей за то, что, оставшись с тяжело больной матерью на временно оккупированной нацистами территории, работала корректором и редактором в оккупационной газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района». Оккупационные власти использовали имя вдовы знаменитого писателя в своих пропагандистских целях. В дальнейшем Миронова была угнана на трудовые работы в Германию, дождалась освобождения, вернулась в Крым, была арестована, отбывала заключение в сталинских лагерях. Нина Николаевна была полностью реабилитирована в 1997 году.

Третья супруга советского писателя Нина Морозова. Фото: Commons.wikimedia.org

Каперна вместо Петербурга

Знаменитый Петроградский Дом искусств, основанный в 1919 году, ставил перед собой задачу оказывать социальную помощь деятелям искусств. Здесь жили и работали Николай Гумилев, Осип Мандельштам и Александр Грин. За несколько лет своего существования он стал центром литературной жизни Петрограда. Его сравнивали с кораблем или ковчегом, спасшим петербургскую интеллигенцию в годы послереволюционного голода и разрухи. К сожалению, просуществовал он лишь до 1922 года.

Здесь Грин создал большую часть текста «Алых парусов». В этом здании созрел и замысел автора сделать так, чтобы сюжет повести разворачивался в декорациях города на Неве. Лишь по мере работы писатель перенес действие в вымышленный рыбацкий поселок Каперна. Любопытно, что некоторые литературоведы впоследствии находили здесь созвучие с евангельским Капернаумом.

Впрочем, сам бриг с алыми парусами все-таки стал посещать Петербург уже в реальности.

Набережные города на Неве могли попасть в текст повести. Фото: www.globallookpress.com

Праздник выпускников

Единственный в СССР праздник выпускников зародился в Ленинграде в 1968 году. Именно тогда впервые в акватории Невы появился сошедший со страниц повести Грина «Секрет» с алыми парусами. Река тогда была охвачена яркими огнями факелов, державших их юношей и девушек, которые стали участниками грандиозного представления, увенчанного триумфальным фейерверком. В эфире звучал диалог дикторов. Они говорили о Грине, о его корабле: «Попутного ветра тебе, корабль радости, корабль юности, корабль счастья!».

С того года «Алые паруса» начали отмечать традиционно вплоть до 1979-го, пока не вмешались чиновники – глава ленинградского обкома КПСС Григорий Романов закрыл праздинк, опасаясь большого скопления молодежи.

Событие в формате мультимедийного шоу с крупным концертом возобновили в 2005 году. Яркое представление завершается выходом в акваторию брига с «Алыми парусами» – своеобразного живого памятника бессмертному произведению Александра Грина.

Каждое лето выпускники в Петербурге видят ожившую сказку. Фото: www.globallookpress.com

Экранизации

Повесть пережила несколько десятков театральных постановок, а барды и популярные рок-музыканты сочинили не одну песню для своих пластинок по ее мотивам. Однако в отечественном кинематографе «Алые паруса» появились лишь однажды.

Впервые экранизировал текст Александра Грина в 1961 году режиссер Александр Птушко. На главную женскую роль постановщик пригласил 16-летнюю Анастасию Вертинскую, для которой роль Ассоль стала первой работой в кино. Ее партнером стал блистательный Василий Лановой.

Фильм, так же, как и книгу, ждала счастливая судьба. Несмотря на прохладный прием критики, картина вызвала живейший интерес у зрителей: только за первый прокатный год «Алые паруса» посмотрели более 22 миллионов человек.

Любопытно, что на изготовление парусов для корабля Грея ушло, по разным источникам, от пятисот до двух тысяч квадратных метров алого шелка.

Знаменитая советская экранизация повести Александра Грина. Кадр из фильма

Еще один фильм «Правдивая история об алых парусах» производства украинских кинематографистов появился в 2010 году. Мини-сериал показали по телевидению, однако он зрителям не понравился —  сегодня картина уже забыта.

Book: Александр Грин. Алые паруса

Александр Грин

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Грин.

Алекса́ндр Грин (настоящие имя, отчество и фамилия: Алекса́ндр Степа́нович Грине́вский, 23 августа 1880 — 8 июля 1932) — русский писатель, прозаик, представитель направления романтического реализма. Сам себя относил к символистам.

Семья

Александр Гриневский родился 11(23) августа 1880 г. в городе Слободской Вятской губернии.

Отец

(1843—1914) был ссыльным поляком, потомственным дворянином Дисненского уезда Виленской губернии^[1], участником национально-освободительного восстания 1863 года^[2]

Мать

Анна Степановна Гриневская (в девичестве Ляпкова) (1857-1895) была русской, дочерью коллежского секретаря Степана Федоровича Лепкова и Агриппины Яковлевны. Окончила Вятскую повивальную школу и получила свидетельство на звание повитухи и оспопрививательницы ^[3].

Братья и сёстры

• Наталия (1878-??) — приемная дочь Гриневских ^[4].
• Александр (1879-1879). Умер в младенческом возрасте^[5].
• Антонина (1887-1969) — жила в Варшаве ^[6].
• Екатерина (1889-1968) — осенью 1910 г. присутствовала на венчании Александра Грина и Веры Абрамовой ^[7].
• Борис (1894-1949) — жил в Ленинграде. В 1947-48 гг. приезжал в г. Старый Крым и пытался в доме Грина открыть первый музей писателя. Тогда ему это не удалось^[8].
• Павел Дмитриевич Борецкий (1884-??) — сводный брат Александра Грина. Сын Лидии Авенировны Гриневской и ее первого мужа^[9].
• Николай (1896-1960) — сын Степана Евсеевича и Лидии Авенировны (мачехи Александра Грина)^[10].
• Варвара (1898-??) — дочь Степана Евсеевича и Лидии Авенировны. Учительница^[11].
• Ангелина (1902-1971) — дочь Степана Евсеевича и Лидии Авенировны. Учительница ^[12].

Биография

С детства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти в море матросом и движимый этой мечтой, делал попытки убежать из дома.

В 1896 г. по окончании четырёхклассного Вятского городского училища уехал в Одессу. Некоторое время бродяжничал в поисках работы. Устроился матросом на судно, курсировавшее по маршруту Одесса — Батуми — Одесса. Вскоре решил оставить карьеру моряка. Перепробовал много профессий — был рыбаком, чернорабочим, лесорубом, золотоискателем на Урале.

Проходил службу солдатом в 213-м Оровайском резервном пехотном батальоне, расквартированном в Пензе. Летом 1902 г. дезертировал, но был пойман в Камышине. После побега познакомился с эсерами. Зимой 1902 г. они устроили Грину повторный побег, после которого он перешёл на нелегальное положение и начал вести революционную деятельность. В 1903 г. был арестован за пропагандистскую работу среди матросов в Севастополе. За попытку побега был переведён в тюрьму строгого режима, где провел около двух лет. В 1905 г. освобожден по амнистии.

В 1906 г. в Петербурге Грин снова был арестован и выслан на четыре года в г. Туринск Тобольской губернии. Бежал в Вятку, раздобыл чужой паспорт, по которому уехал в Москву. Здесь рождается его первый политически ангажированный рассказ «Заслуга рядового Пантелеева», подписанный А. С. Г. Тираж был конфискован в типографии и сожжен. Псевдоним А. С. Грин впервые появился под рассказом «Случай» (1907). В 1908 г. у Грина выходит первый сборник «Шапка-невидимка» с подзаголовком «Рассказы о революционерах».

Александр Грин на почтовой марке Украины, 2005

Сочиняя новые и новые рассказы, Грин постепенно находит свой стиль, сделавший его затем столь популярным и любимым. Первая романтическая новелла, по словам самого писателя, появилась в 1909 г. и называлась «Остров Рено». Затем последовали и другие произведения этого направления — «Колония Ланфиер» (1910), «Зурбаганский стрелок» (1913), «Капитан Дюк» (1915). В этих произведениях формируются черты вымышленной страны, которая литературоведом К. Зелинским будет названа Гринландия.

Из-за конфликта с властями Грин с конца 1916 г. был вынужден скрываться в Финляндии, но, узнав о Февральской революции, вернулся в Петроград. Весной 1917 г. он пишет рассказ-очерк «Пешком на революцию», свидетельствующий о надежде писателя на обновление. Однако вскоре действительность разочаровывает писателя.

В 1919 году Грин служил в Красной Армии связистом и заболел сыпным тифом. Тяжелобольного писателя привезли в 1920 г. в Петроград, где при содействии М. Горького ему удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств», где Грин жил рядом с В. Пястом, В. А. Рождественским, Н. С. Тихоновым, М. Шагинян.

Во время гражданской войны он печатает свои произведения в журнале «Пламя». В революционные годы в Петрограде Грин начал писать «повесть-феерию» «Алые паруса» (опубликована в 1923 году). Эта повесть является самым известным его произведением. Считается что прообразом Ассоль, является жена Грина, Нина Николаевна.

В 1924 году в Ленинграде был напечатан роман Грина «Блистающий мир». В том же году Грин переехал в Феодосию. В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».

В 1929 году всё лето провёл в Старом Крыму, работая над романом «Дорога никуда», а в 1930 г. полностью переехал в город Старый Крым. В конце апреля 1931 года, будучи уже серьёзно больным, Грин ходил в Коктебель в гости к Волошину. Этот маршрут до сих пор известен и популярен среди туристов как «тропа Грина».

Роман «Недотрога», начатый им в это время, так и не был закончен.

Умер Грин 8 июля 1932 года в городе Старый Крым. Был похоронен там же на городском кладбище. На его могиле скульптором Татьяной Гагариной установлен памятник «Бегущая по волнам».

С 1941 его книги не печатались, в 1950 Грин посмертно обвинялся в «буржуазном космополитизме». Усилиями К. Паустовского, Ю. Олеши и других он в 1956 был возвращен в литературу; его произведения издавались миллионными тиражами.

Его реальность включает в себя не постижимые логикой силы, проявляющиеся в сказке и во сне, в одушевлённости природы и предметов. Его вера в доброту человека основана на внутренней силе.

— Вольфганг Казак

Адреса в Петрограде — Ленинграде

• 1920 — 05.1921 года — ДИСК — проспект 25-го Октября, 15;
• 05.1921 — 02.1922 года — доходный дом Зарембы — Пантелеймоновская улица, 11;
• 1923—1924 — доходный дом — улица Декабристов, 11.

Адреса в Одессе

• ул. Ланжероновская, 2.

Библиография

Библиография
Романы Блистающий мир (1924) • Золотая цепь (1925) • Бегущая по волнам (1928) • Джесси и Моргиана (1929) • Дорога никуда (1930) • Недотрога (незакончен)
Повести и рассказы В Италию (1906, первый легально опубликованный рассказ А. С. Грина) • Заслуга рядового Пантелеева (1906) • Слон и Моська (1906) • Марат (1907) • Кирпич и музыка (1907) • Подземное (1907) • Случай (1907) • Апельсины (1907) • На досуге (1907) • Любимый (1907) • Карантин (1907) • Гость (1908) • Мат в три хода (1908) • Рай (1908) • Остров Рено (1909) • Штурман «Четырёх ветров» (1909) • Барка на Зеленом канале (1909) • История одного убийства (1910) • Колония Ланфиер (1910) • Позорный столб (1911) • Зимняя сказка (1912) • Жизнь Гнора (1912) • Четвертый за всех (1912) • Проходной двор (1912) • Зурбаганский стрелок (1913) • Забытое (1914) • Редкий фотографический аппарат (1914) • Судьба, взятая за рога (1914) • Баталист Шуан (1915) • Возвращённый ад (1915) • Дикая мельница (1915) • Игрушки (1915) • Капитан Дюк (1915) • Ночью и днём (1915) • Охота на хулигана (1915) • Поединок предводителей (1915) • Убийство в рыбной лавке (1915) • Ужасное зрение (1915) • Происшествие в улице Пса (1915) • Искатель приключений (1915) • Вокруг света (1916) • Как я умирал на экране (1916) • Огонь и вода (1916) • Пьер и Суринэ (1916) • Слепой Дей Канет (1916) • Сто вёрст по реке (1916) • Таинственная пластинка (1916) • Чёрный алмаз (1916) • Алые паруса (повесть-феерия) (1916, опубл. 1923) • Враги (1917) • Пешком на революцию (1917, очерк) • Рене (1917) • Корабли в Лиссе (1918, опубл. 1922) • Вперёд и назад (1918) • Восстание (1918?) • Рождение грома (1918?) • Маятник души (1918?) • Волшебное безобразие (1919 • Состязание в Лиссе (1921) • Канат (1922) • Голос и глаз (1923) • Гениальный игрок (1923) • (1923) • Ива (1923) • Лошадиная голова (1923) • Приказ по армии (1923) • Пропавшее солнце (1923) • Сердце пустыни (1923) • Словоохотливый домовой (1923) • Убийство в Кунст-Фише (1923) • Безногий (1924) • Бродяга и начальник тюрьмы (1924) • Весёлый попутчик (1924) • Возвращение (1924) • Крысолов (1924) • На облачном берегу (1924) • По закону (1924) • Победитель (1925) • Серый автомобиль (1925) • Четырнадцать футов (1925) • Змея (1926) • Брак Августа Эсборна (1926) • Фанданго (1927) • Два обещания (1927) • Слабость Даниэля Хортона (1927) • Акварель (1928) • Гнев отца (1928) • Элда и Антогэя (1928) • Ветка омелы (1929) • Измена (1929) • Зелёная лампа (1930) • История одного ястреба (1930) • Комендант порта (1933)
Сборники рассказов Шапка-невидимка (1908) • Рассказы (1910) • Загадочные истории • Знаменитая книга (1915) • Происшествие в улице пса (1915) • Трагедия плоскогорья Суан. На склоне холмов. (1916) • Позорный столб • По закону • Клубный арап • Сердце пустыни • На облачном берегу • Брак Августа Эсборна • Огонь и вода (1930) • Штурман четырёх ветров • Пролив бурь
Издания Грин А. Собрание сочинений, 1-6 т. М., 1965. • Грин А. Собрание сочинений, 1-6 т. М., 1980. • Грин А. Собрание сочинений, 1-5 т. М., 1991. • Грин А. Из неизданного и забытого. — Литературное наследство, т. 74.

Память

Лауреаты премии А. Грина

В 2000 году к 120-летию со дня рождения А. С. Грина Союз писателей России, администрация г. Кирова и г. Слободского учредили ежегодную Российскую литературную премию имени Александра Грина. Премия присуждается за произведения для детей и юношества, проникнутые духом романтики и надежды. На соискание премии могут быть представлены авторы, как за отдельные произведения, так и за творчество в целом. Лауреату вручается знак с изображением А.С. Грина и соответствующий диплом.

— Кир Булычев (посмертно), за серию повестей об Алисе Селезнёвой.

• 2005 год — Владислав Анатольевич Бахревский.
• 2006 год — Воскобойников, Валерий Михайлович ^[13]
• 2007 год — уральский писатель Александр Кердан
• 2008 году — писатель В.С. Липский из Республики Беларусь ^[14]
• 2009 году — Пряхин, Георгий Владимирович ^[15]

Мемориальная доска на набережной имени Грина, д. 21, г. Киров Бюст на набережной имени Грина в г. Киров

Музеи

Гриновские чтения

• Международная научная конференция «Гриновские чтения» — проходит ежегодно в г. Феодосия с 1988 года (середина сентября).
• Гриновские чтения в Старом Крыму — ежегодный фестиваль в день рождения писателя (23 августа).
• Гриновские чтения в Кирове — проводятся 1 раз в 5 лет с 1975 года в день рождения писателя.

Улицы

• В Кирове есть набережная, названная его именем.
• В Москве в 1986 году именем писателя названа улица (улица Грина).
• В Старом Крыму есть улица названная в его честь.
• В Слободском улица, на которой родился А. Грин, названа в его честь.
• В городе Набережные Челны есть улица, названная именем писателя (улица Александра Грина).

Библиотеки

• В Кирове расположена Кировская областная детская библиотека имени А. С. Грина.
• В Слободском городская библиотека носит название Грина.
• В Москве Юношеская библиотека № 16 им. А. Грина.
• Библиотеку им. А. Грина в Нижнем Новгороде.

Прочее

• В 1985 году — малая планета 2786 получила название Гриневия.
• С 1987 года в Кирове проводится фестиваль авторской песни «Гринландия», названный в честь писателя.
• Кировской общеобразовательной школе № 3 присвоено имя Александра Грина.

Интересный факт

В Риге есть улица Александра Грина, но она названа в честь латышского писателя Александрса Гринса — тёзки и однофамильца русского романтика.

Литература

• Басинский П.В. Федякин С.Р. Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции. — М.: 1998.
• Блок А.А. Записные книжки 1901 — 1920. — М.: 1965.
• Борисов Л.И. Волшебник из Гель-Гью. Романтическая повесть. — Л.: 1972.
• Воспоминания об Александре Грине / Сост., вступ., примеч. Вл. Сандлера. — Л.: 1972.
• Грин Н.Н. Воспоминания об Александре Грине. — Симферополь: 2000.
• Кобзев Н.А. Роман Александра Грина. — Кишинёв: 1983.
• Ковский В.Е. Романтический мир Александра Грина. — М.: 1969.
• Литературное наследство. Т. 93 Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. — М.: 1983.
• Михайлова Л. Александр Грин: Жизнь, личность, творчество. — М.: 1972.
• Первова Ю.А. Воспоминания о Нине Николаевне Грин. — Симферополь: 2001.
• Пришвин М.М. Дневник 1923-1925. — М.: 1999.
• Прохоров Е.И. Александр Грин. — М.: 1970.
• Тарасенко Н.Ф. Дом Грина: Очерк-путеводитель по музею А.С. Грина в Феодосии и филиалу музея в Старом Крыму. — Симферополь: 1979.
• Харчев В.В. Поэзия и проза Грина. — Горький: 1975.^[16]
• Варламов А.Н. Александр Грин. — М.: Молодая гвардия, 2005 и 2008. — С. 449-451. — 452 [12] с. — (Жизнь замечательных людей).

По мотивам произведений Грина

Фильмы

Балет

5 декабря 1943 года на сцене Большого театра состоялась премьера балета «Алые паруса», поставленного по одноименной повести А. Грина. Исполнительницей партии Ассоль в нём стала О.В. Лепешинская.

См. также

Примечания

Ссылки

Экранизации Александра Грина

 

Краткое содержание А. Грин «Алые паруса»

Написанный Александром Грином в 1922 году рассказ «Алые паруса» — одно из самых романтических произведений XX века. Это трогательное повествование о высокой любви, воплощающей в жизнь самые удивительные и, казалось бы, несбыточные мечты. Ознакомиться с главными героями и сюжетом этой сказочной феерии поможет краткое содержание книги «Алые паруса».

Основные персонажи

Главные герои повести – влюбленные Грэй и Ассоль. Важная роль в развитии сюжета произведения отведена отцу девочки и другим жителям Каперны. Так же, как и краткое содержание рассказа, информация о наиболее важных персонажах поможет вам лучше подготовиться к уроку по этой теме:

• Ассоль — в возрасте пяти месяцев потеряла мать. В детстве услышала от собирателя легенд предсказание о том, что через много лет встретит прекрасного юношу – капитана корабля, плывущего по морю под алыми парусами.
• Артур Грэй — рожденный в состоятельной семье мальчик с детства рос вдумчивым и самостоятельным. В 15 лет он устроился на морское судно юнгой. Изучив морское дело, юноша стал капитаном собственного корабля.
• Лонгрен — матрос, отец Ассоли. Утратив супругу, сам вырастил и воспитал девочку. Не имея возможности с кем-либо оставить дочь, чтобы отправиться в плавание, добывал средства к существованию, делая игрушечные корабли.
• Эгль — собиратель старинного фольклора. Встретил Ассоль на берегу лесного ручья. Вручив девочке унесенную течением игрушку, предсказал встречу с принцем — капитаном корабля, идущего под алыми парусами.

Очень краткий пересказ

Жена Лонгрена умирает вскоре после рождения дочери. По возвращению из плавания овдовевший моряк зарабатывает изготовлением игрушечных кораблей. Когда Ассоли исполнилось пять лет, произошел трагический случай, повлекший тяжелые последствия для семьи Лонгрена. Соседи и знакомые обвинили его в смерти трактирщика и стали избегать общения с бывшим матросом и его дочерью.

В восьмилетнем возрасте представившийся волшебником Эгль предсказал Ассоли, что через много лет за ней приплывет красивый юноша на морском судне с яркими алыми парусами. Когда девочка рассказывала о произошедшем отцу, их разговор подслушал бродивший поблизости нищий. Узнав о мечте Ассоли, местные жители стали смеяться на ней, считая тронувшейся умом.

В то же время далеко от Каперны в семье, принадлежащей знатному роду, растет юный Артур Грэй. Мальчик увлекается приключенческими книгами, мечтает отправиться в далекое плавание и стать капитаном судна. В пятнадцатилетнем возрасте Артур бежит из дома и становится юнгой. Изнеженный беспечной жизнью в доме родителей парень постепенно овладевает навыками и знаниями, учится управлять судном.

Несколько лет Грэй плавает в море, занимаясь перевозкой торговых грузов. Однажды молодой капитан встретил среди деревьев неподалеку от причала спящую Ассоль. Нежная красота девушки впечатлила романтичного юношу. Он снял со своего пальца колечко и надел на мизинчик незнакомки.

Грэй решил узнать все о спящей девушке, расспросив о ней сына Меннерса и других жителей деревни. Получив исчерпывающие сведения, он без долгих размышлений приступает к претворению в жизнь мечты Ассоли. После того, как на корабле были подняты паруса ослепительно алого цвета и на борту расположились музыканты, была дана команда плыть к Каперне.

«Секрет» плывет к побережью Каперны

В нескольких милях от раскинувшихся вдоль берега домов Грэй спускает лодку и движется навстречу Ассоли. Влюбленная пара покидает окрестности деревни вместе с Лонгреном. Таков краткий пересказ книги «Алые паруса».

Краткое содержание по главам

События, о которых рассказывается в повести Грина, происходят на несуществующем полуострове, которому со временем дали название Гринландия. Здесь на берегу моря расположен город Лиссе, а рядом с ним деревушка Каперна – родина Ассоли и Лонгрена. Краткое содержание повести Алые паруса по главам поможет написать школьное сочинение по этому произведению.

Глава 1
Лонгрен находился в плавании, в то время как у него дома родилась дочь. Его супруге пришлось потратить все средства на лечение послеродовых осложнений и содержание Ассоли. Когда ребенку исполнилось два месяца, женщине не оставалось другого выхода, как заложить свою единственную драгоценность – обручальное кольцо.

Она попросила трактирщика Меннерса одолжить ей денег под залог, но тот был готов помочь только при условии, что она примет его гнусное предложение. Несчастной пришлось идти в город холодной ненастной ночью. Она заболела пневмонией и умерла. Узнав об этом, Лонгрен уволился с корабля и стал заботиться о маленькой Ассоли, освоив новое ремесло – изготовление игрушечных кораблей и шлюпок.

Прошло пять лет. В один из ненастных дней Меннерс очутился в лодке без весел в штормящем море. Это происходило на глазах у Лонгрена, но бывший моряк остался равнодушен к крикам трактирщика, умолявшего спасти его. Меннерса подобрал в море случайно проходивший вблизи корабль, но он сильно простудился и вскоре умер. Перед смертью трактирщик рассказал жителям деревни о том, что Лонгрен видел, как его лодку уносит в море, но игнорировал его мольбы о помощи.

После этого отец Ассоли стал изгоем среди своих земляков. Никто не желал общаться с ним и его дочерью. Девочка часто помогала отцу относить готовые игрушки в магазин. Однажды среди обычных корабликов ее очаровала белая яхта с необычными парусами – они были не белые, а алые. Ассоль пустила ее в лесной ручеек, но кораблик быстро понесло вниз по течению. Поймать игрушку помог седовласый старик Эгль.

Отдавая кораблик Ассоли, Эгль поведал, что ее ждет в будущем

Ценитель сказочных историй предсказал девочке, что, когда она станет взрослой, ее полюбит юный принц — владелец корабля с алыми парусами. Затем они вместе отправятся в его королевство. Взволнованная Ассоль побежала к отцу рассказать о том, что с нею произошло. Лонгрен не стал переубеждать девочку, поддержав в ней веру в прекрасное будущее. Но их разговор подслушал бродящий нищий. От него эта история стала известна деревенским жителям, из-за чего Ассоли пришлось пережить много насмешек и унижений.

Глава 2
Эту главу автор посвятил описанию детства и взросления второго главного героя рассказа. Артур Грэй родился в семье, принадлежавшей к знатному роду. Ребенок рос в окружении любящих людей под неустанной заботой родителей, не зная ни в чем отказа. Но несмотря на это, он обладает благородной натурой, тепло общается со всеми обитателями замка, помогает получившей ожог служанке. Его страстно увлекают рассказы о морских приключениях.

Постепенно в душе Грэя крепнет желание связать свою судьбу с морем. В 15-летнем возрасте парнишка покидает родительский замок и устраивается юнгой на шхуну «Ансельм». Хрупкий юноша казался капитану изнеженным маменькиным сынком, который очень быстро попросится назад домой. Но Артур доказал, что способен преодолеть любые трудности на пути к своей цели. Убедившись в твердости его намерений, опытный моряк начал обучать юношу науке управления морским судном.

Так Артур Грэй получил знания, которые позволили ему приблизиться к своей мечте. Когда «Ансельм» пришвартовался в родном городе нашего героя, он навестил семью. Как родные ни пытались отговорить 20-летнего мореплавателя от дальнейших морских круизов, их старания не увенчались успехом. Теперь Грэй приобретает корабль «Секрет» и становится его капитаном.

Глава 3
В один из дней «Секрет» остановился в порту Лиссе. Устав от однообразия морских будней, Грэй сел в лодку вместе с матросом Летикой, чтобы сойти на берег. Они разожгли костер, Летика закинул рыболовные снасти. Но Грэй не мог сидеть на берегу в ожидании улова, какое-то смутное чувство тянуло юношу вглубь лесной чащи. Здесь на полянке среди кустарника он заметил спящую девушку. Пораженный красотой милого личика и изящностью фигурки безмятежно дремавшей Ассоли, юноша надел ей на пальчик свой перстень.

Он стремится узнать как можно больше о прекрасной незнакомке от местных жителей. В беседе с сыном Меннерса в трактире знакомится со слухами о девушке и ее отце, неприязнью населения к семье Лонгрена. Хин охарактеризовал Ассоль как полоумную, но за девушку вступился пьяный угольщик. Он обвинил Меннерсов в склонности лгать и представлять факты в выгодном для них свете.

Глава 4
Лонгрену пришлось задуматься о смене рода деятельности, потому что спрос на самодельные игрушки резко упал. Детям стали покупать изысканные заграничные изделия. Это очень опечалило Ассоль и Лонгрена, так как их и без того скудные запасы продуктов должны были скоро закончиться. Старый матрос решил устроиться на какое-нибудь судно, чтобы добыть средства к существованию.

Одним утром Ассоль, повинуясь зову сердца, отправилась на прогулку в лес. На краю обрыва, за которым начиналось уходящее за края горизонта море, девушка увидела, что ей навстречу плывет корабль с парусами алого цвета. На борту судна играла музыка. Картинка появилась на мгновение и исчезла.

Под действием сильного впечатления утомленная Ассоль прилегла на траву и крепко уснула. В момент пробуждения она с удивлением обнаружила красовавшееся на ее пальце драгоценное кольцо. Не обнаружив никого рядом, Ассоль почувствовала, что ее ожидает какое-то хорошее событие и это наполнило сердце девушки радостью.

Глава 5
Артур Грэй готовится к встрече с Ассолью. Как романтик и человек с ярким воображением, он решил воплотить в жизнь самую сокровенную мечту девушки, чтобы сделать ее счастливой. Он тщательно выбирает алый шелк в торговой лавке, заказывает пошив парусов. Подбирает музыкантов для оркестра. Объявляет команде, что все эти приготовления нужны для того, чтобы отправиться на встречу с его будущей женой.

Глава 6
Придя домой с ночной рыбалки Лонгрен замечает, что Ассоль выглядит не так, как обычно. Она сияет от радости, не объясняя отцу, в чем причина такой перемены настроения. Лонгрен решил устроиться матросом на почтовый пароход. Он собирается в дорогу. Ассоль тоже не может усидеть дома и идет в город. Встретив по пути угольщика, признается, что скоро уедет из этих мест.

Глава 7
«Секрет» подплывает к Каперне. На миг оторвавшись от чтения книги, Ассоль замечает плывущий корабль. Его алые паруса гордо развеваются над белым корпусом, с палубы которого слышна мелодичная музыка. Ассоль бежит к морю, не выпуская из поля зрения корабль.

Здесь уже собрались потрясенные местные жители. На небольшом расстоянии от берега Грэй спускает шлюпку и плывет навстречу Ассоли. Капитан подхватывает девушку из воды, и они поднимаются на палубу «Секрета». Счастливые Грэй и Ассоль устраивают праздник команде корабля.

Основная идея

Повесть «Алые паруса» выделяется среди многих литературных произведений классической литературы. Автор утверждает необходимость мечтать о светлом, хорошем будущем, которое всегда может стать реальностью. Нет ничего ценнее настоящей любви и дружбы, это доказывают отношения Грэя и Ассоли. Подлость и предательство оборачиваются против тех, от кого они исходят.

Почувствовать это можно, даже если просто читать краткое содержание повести. Каждый человек способен сделать счастливыми окружающих, проявляя сочувствие к их бедам и страданию.

«Алые паруса» читать онлайн + слушать аудиоверсию повести Александра Грина

Повесть «Алые паруса»: читать текст + слушать аудио

Автор: Александр Грин

Краткое содержание для читательского дневника

Главные герои:

1. Ассоль – юная девушка, ждущая своего принца;
2. Артур Грей – капитан, поднявший алые паруса и увезший Ассоль;
3. Лонгрен – отец Ассоль, делал игрушки, заботился о дочери.

Краткое содержание:

Ассоль была молодой красивой девушкой, единственной дочерью старого моряка Лонгрена, которому пришлось бросить свою работу, потому что его жена, мама девочки умерла. Моряк посвятил свою жизнь своей дочери.

У Ассоль и ее отца были очень сложные отношения с жителями деревни. Лонгрена откровенно ненавидели, а девочку и вовсе считали полоумной. Когда-то в детстве у нее была любимая игрушка, маленькая яхта с алыми парусами, и старый сказочник Эгль однажды сказал маленькой Ассоль, что когда она вырастет, за ней на таком же корабле приедет принц и увезет ее с собой в красивую и счастливую жизнь. Бедная девушка свято верили в слова сказочника и  каждый день ходила к берегу моря, сидела там в одиночестве, грустила и  с надеждой смотрела вдаль.

Артур Грей был очень богатым, но добрым и отзывчивым человеком. Когда он вырос, он сбежал из дома и пришел на шхуну “Ансельм” матросом. Выучившись морскому делу, он купил себе трехмачтовый галиот “Секрет”, и однажды судьба привела к берегам, где жила Ассоль. Он случайно встретил загадочную девушку и влюбился в нее без памяти. От разных людей он узнал историю девушки и то, что она ждет корабль с алыми парусами.

Грей сшил алые шелковые паруса, взял на борт знакомого бродячего музыканта Циммера и прибыл в деревню, где жила Ассоль. Девушка была поражена тем, что предсказание сказочника сбылось, взошла на корабль и уплыла в свою мечту.

---

Часть 1 – Предсказание

Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу.

Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки – нового предмета в маленьком доме Лонгрена – стояла взволнованная соседка.

– Три месяца я ходила за нею, старик, – сказала она, – посмотри на свою дочь.

Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя.

– Когда умерла Мери? – спросил он.

Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы – будь теперь они все вместе, втроем – был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.

Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец, потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.

Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила, что Меннерс соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась.

– У нас в доме нет даже крошки съестного, – сказала она соседке. – Я схожу в город, и мы с девочкой перебьемся как-нибудь до возвращения мужа.

В этот вечер была холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисе к ночи. «Ты промокнешь, Мери, накрапывает дождь, а ветер, того и гляди, принесет ливень».

Взад и вперед от приморской деревни в город составляло не менее трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы. «Довольно мне колоть вам глаза, – сказала она, – и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки. Заложу колечко, и кончено». Она сходила, вернулась, а на другой день слегла в жару и бреду; непогода и вечерняя изморось сразила ее двухсторонним воспалением легких, как сказал городской врач, вызванный добросердной рассказчицей. Через неделю на двуспальной кровати Лонгрена осталось пустое место, а соседка переселилась в его дом нянчить и кормить девочку. Ей, одинокой вдове, это было не трудно. К тому же, – прибавила она, – без такого несмышленыша скучно.

Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.

Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки – искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов – словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Малообщительный по натуре, он, после смерти жены, стал еще замкнутее и нелюдимее. По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» – на все обращения и кивки соседей. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше.

Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена – игрушки – менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе – Меннерс не мог бы похвастаться даже коробкой спичек, купленной у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.

Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни – дикие ревостишия. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.

Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд.

Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал «открытый воздух» суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.

Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, – так силен был его ровный пробег, – давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну.

В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было. Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи. Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков.

– Лонгрен! – закричал смертельно перепуганный Меннерс. – Что же ты стал, как пень? Видишь, меня уносит; брось причал!

Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее.

– Лонгрен! – взывал Меннерс. – Ты ведь слышишь меня, я погибаю, спаси!

Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля. Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. «Лонгрен, – донеслось к нему глухо, как с крыши – сидящему внутри дома, – спаси!» Тогда, набрав воздуха и глубоко вздохнув, чтобы не потерялось в ветре ни одного слова, Лонгрен крикнул: – Она так же просила тебя! Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь!

Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом.

– Спи, милая, – сказал он, – до утра еще далеко.

– Что ты делаешь?

– Черную игрушку я сделал, Ассоль, – спи!

На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы со свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, – им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу – большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они – поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса!». Он не обращал на это внимания. Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного. Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение. Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль.

Девочка росла без подруг. Два-три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз – навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса.

К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала, наконец, оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: – «Скажи, почему нас не любят?» – «Э, Ассоль, – говорил Лонгрен, – разве они умеют любить? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». – «Как это – уметь?» – «А вот так!» Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза, жмурившиеся от нежного удовольствия.

Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть, с трубкой в зубах, – забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях – лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, – диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. п., а от отдельных иллюстраций этих переходил к широким картинам морских скитаний, вплетая суеверия в действительность, а действительность – в образы своей фантазии. Тут появлялась и тигровая кошка, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и Летучий Голландец с неистовым своим экипажем; приметы, привидения, русалки, пираты – словом, все басни, коротающие досуг моряка в штиле или излюбленном кабаке. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем может быть слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. – «Ну, говори еще», – просила Ассоль, когда Лонгрен, задумавшись, умолкал, и засыпала на его груди с головой, полной чудесных снов.

Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, а приказчик сбавлял. – «Эх, вы, – говорил Лонгрен, – да я неделю сидел над этим ботом. – Бот был пятивершковый. – Посмотри, что за прочность, а осадка, а доброта? Бот этот пятнадцать человек выдержит в любую погоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы. Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать. Он стал изредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если была надобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось не часто, хотя Лисе лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так что впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее в город.

Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шелка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают – игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала для паруса, употребив что было – лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес. «Если я спущу ее на воду поплавать немного, размышляла Ассоль, – она ведь не промокнет, я ее потом вытру». Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде: свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. – «Ты откуда приехал, капитан? – важно спросила Ассоль воображенное лицо и, отвечая сама себе, сказала: – Я приехал» приехал… приехал я из Китая. – А что ты привез? – Что привез, о том не скажу. – Ах, ты так, капитан! Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта – далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. «Капитан испугался», – подумала она и побежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что ее где-нибудь прибьет к берегу. Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: – «Ах, господи! Ведь случись же…» – Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала.

Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил.

В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось.

Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком – выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным.

– Теперь отдай мне, – несмело сказала девочка. – Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?

Эгль поднял голову, уронив яхту, – так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой.

– Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, – сказал Эгль, посматривая то на девочку, то на яхту. – Это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?

– Да, я за ней бежала по всему ручью; я думала, что умру. Она была тут?

– У самых моих ног. Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом – между моей левой пяткой и оконечностью палки. – Он стукнул тростью. – Как зовут тебя, крошка?

– Ассоль, – сказала девочка, пряча в корзину поданную Эглем игрушку.

– Хорошо, – продолжал непонятную речь старик, не сводя глаз, в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа. – Мне, собственно, не надо было спрашивать твое имя. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе – хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке?

– Лодочки, – сказала Ассоль, встряхивая корзинкой, – потом пароход да еще три таких домика с флагами. Там солдаты живут.

– Отлично. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала – ведь так?

– Ты разве видел? – с сомнением спросила Ассоль, стараясь вспомнить, не рассказала ли она это сама. – Тебе кто-то сказал? Или ты угадал?

– Я это знал. – А как же?

– Потому что я – самый главный волшебник. Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика со сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь – девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.

– Тебе нечего бояться меня, – серьезно сказал он. – Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душе. – Тут только он уяснил себе, что в лице девочки было так пристально отмечено его впечатлением. «Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы, – решил он. – Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет».

– Ну-ка, – продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству – следствие всегдашней работы – было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), – ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно. Я был в той деревне – откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: – Не знаю, сколько пройдет лет, – только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. – «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» – спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. – «Здравствуй, Ассоль! – скажет он. – Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.

– Это все мне? – тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. – Может быть, он уже пришел… тот корабль?

– Не так скоро, – возразил Эгль, – сначала, как я сказал, ты вырастешь. Потом… Что говорить? – это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?

– Я? – Она посмотрела в корзину, но, видимо, не нашла там ничего достойного служить веским вознаграждением. – Я бы его любила, – поспешно сказала она, и не совсем твердо прибавила: – если он не дерется.

– Нет, не будет драться, – сказал волшебник, таинственно подмигнув, – не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!

Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом.

– Ну, вот … – сказала она, силясь овладеть дыханием, и ухватилась обеими руками за передник отца. – Слушай, что я тебе расскажу… На берегу, там, далеко, сидит волшебник… Она начала с волшебника и его интересного предсказания. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и – в обратном порядке – погоня за упущенной яхтой.

Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: – Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно.

Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение – и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: – Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет?

– Придет, – спокойно ответил матрос, – раз тебе это сказали, значит все верно.

«Вырастет, забудет, – подумал он, – а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали – нарядных и белых, вблизи – рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего – шутка! Смотри, как сморило тебя, – полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса».

Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. – Дай, хозяин, покурить бедному человеку, – сказал он сквозь прутья. – Мой табак против твоего не табак, а, можно сказать, отрава.

– Я бы дал, – вполголоса ответил Лонгрен, – но табак у меня в том кармане. Мне, видишь, не хочется будить дочку.

– Вот беда! Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил.

– Ну, – возразил Лонгрен, – ты не без табаку все-таки, а ребенок устал. Зайди, если хочешь, попозже.

Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: – Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин!

– Слушай-ка, – шепнул Лонгрен, – я, пожалуй, разбужу ее, но только затем, чтобы намылить твою здоровенную шею. Пошел вон!

Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, – для себя, разумеется, – сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: – И не дал мне табаку. – «Тебе, – говорит, – исполнится совершеннолетний год, а тогда, – говорит, – специальный красный корабль … За тобой. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, – говорит, – волшебнику – верь». Но я говорю: – «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал.

– Кто? Что? О чем толкует? – слышались любопытные голоса женщин. Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: – Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут – тетки, вам бы не прозевать! – заморского принца, да еще под красными парусами!

Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: – Эй, висельница! Ассоль! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут!

Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой.

Часть 2 – Грэй

Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им.

Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов – серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью – извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем.

Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть – воображаемое продолжение галереи – начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания.

Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную – роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: – Зачем ты испортил картину?

– Я не испортил.

– Это работа знаменитого художника.

– Мне все равно, – сказал Грэй. – Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу.

В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания.

Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде – плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур креп кой радости блестели в его повеселевших глазах.

– Ну вот что, – говорил Польдишок Грэю, усаживаясь на пустой ящик и набивая острый нос табаком, – видишь ты это место? Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, – так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: – «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении…

– Кажется, опять каплет из крана, – перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. – Да. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю!» Как понять? Выпьет, когда умрет, что ли? Странно. Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой – на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.

Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: – Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать.

– Я выпью его, – сказал однажды Грэй, топнув ногой.

– Вот храбрый молодой человек! – заметил Польдишок. – Ты выпьешь его в раю?

– Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? – Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. – Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет…

Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа.

Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там – репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики.

На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси (так звали служанку), плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу.

Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам.

– Очень ли тебе больно? – спросил он.

– Попробуй, так узнаешь, – ответила Бетси, накрывая руку передником.

Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи (сказать кстати, это был суп с бараниной) и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.

– Мне кажется, что тебе очень больно, – сказал он, умалчивая о своем опыте. – Пойдем, Бетси, к врачу. Пойдем же!

Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другое истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав рано. когда бесприданница удалилась на кухню, он пробрался в ее комнату и, засунув подарок в сундук девушки, прикрыл его короткой запиской: «Бетси, это твое. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом.

Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию.

Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, – эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге – их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды.

Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.

Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил – не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец – в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет.

Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один – обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником.

Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада – просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол – во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все – в прекрасном, поражающем соответствии.

Это случилось в библиотеке. Ее высокая дверь с мутным стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол. Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов были проходы, заваленные грудами книг. Там – раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там – свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь – чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких. Шкапы были плотно набиты книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и меридиана, стоял на круглом столе.

Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела – взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал – но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла.

Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус; обезлюдевший корабль с порванными снастями переживал долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом; экипаж, сидя за трактирным столом, воспевал плавание и любовно пил водку. Были там еще корабли-пираты, с черным флагом и страшной, размахивающей ножами командой; корабли-призраки, сияющие мертвенным светом синего озарения; военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и животных; корабли с мрачной тайной и бунтами; корабли открытий и корабли приключений.

В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуга и работу команды. Сама команда подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям. Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по необозримым пространствам. Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить. Эта власть замкнутостью и полнотой равнялась власти Орфея.

Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем сознании Грэя. Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки – в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.

В течение года, пока «Ансельм» посещал Францию, Америку и Испанию, Грэй промотал часть своего имущества на пирожном, отдавая этим дань прошлому, а остальную часть – для настоящего и будущего – проиграл в карты. Он хотел быть «дьявольским» моряком. Он, задыхаясь, пил водку, а на купаньи, с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с двухсаженной высоты. По-немногу он потерял все, кроме главного – своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб.

Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: – «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили, тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному телу. Я хочу к маме». Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: – «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик. Если к вашим чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть ее дома одеколоном „Роза-Мимоза“. Этот выдуманный Гопом одеколон более всего радовал капитана и, закончив воображенную отповедь, он вслух повторял: – Да. Ступайте к „Розе-Мимозе“.

Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели со стиснутыми зубами и побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление.

Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал: – Слушай внимательно! Брось курить! Начинается отделка щенка под капитана.

И он стал читать – вернее, говорить и кричать – по книге древние слова моря. Это был первый урок Грэя. В течение года он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением, морским правом, лоцией и бухгалтерией. Капитан Гоп подавал ему руку и говорил: «Мы».

В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я: приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я – вс„, в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, – улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок. Все было то же кругом; так же нерушимо в подробностях и в общем впечатлении, как пять лет назад, лишь гуще стала листва молодых вязов; ее узор на фасаде здания сдвинулся и разросся.

Слуги, сбежавшиеся к нему, обрадовались, встрепенулись и замерли в той же почтительности, с какой, как бы не далее как вчера, встречали этого Грэя. Ему сказали, где мать; он прошел в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно остановился, смотря на поседевшую женщину в черном платье. Она стояла перед распятием: ее страстный шепот был звучен, как полное биение сердца. – «О плавающих, путешествующих, болеющих, страдающих и

Алые паруса (1961) — Алые паруса (1961) — Отзывы пользователей

«Алые паруса», также известная как «Алые паруса» (1962), является экранизацией одной из самых красивых романтических, поэтических и очаровательных книг, когда-либо написанных (The ссылка на книгу Александра Грина «Алые паруса» есть на доске объявлений этого фильма) — один из моих любимых фильмов с детства. Прошло много лет с тех пор, как я увидел «Алые паруса», но он все еще имеет такую ​​же власть надо мной. Посмотрев недавно его еще раз, я понял, насколько он невероятно красив, как чудесно режиссер «Уолт Дисней Советского Союза» Александр Птушко, создавший такие шедевры, как «Каменный цветок», «Садко» (1953), «Сказка». Царя Салтана »,« Руслан и Людмила »,« Новый Гулливер »и многие другие.В фильме рассказывается история маленькой девочки по имени Асоль, которая однажды встречает волшебника. Он говорит ей, что когда-нибудь в будущем прибудет корабль с красными парусами, чтобы увести ее в новую счастливую жизнь. Она придерживается этого прогноза, несмотря на насмешки и насмешки соседей …

Ruscico DVD великолепен. Образы в фильме свежие и радостные. DVD включает русскую версию с субтитрами, дублированную английскую и французскую версии. Асоль играет 16-летняя Анастасия Вертинская, которую вы, возможно, помните в роли Офелии в «Гамлете» Козинцева, — это ее первая роль.Василий Лановой играет Артура Грея, молодого дворянина, который с детства мечтал стать капитаном дальнего плавания и осуществил мечту Асоль, сотворив для нее чудо, единственное чудо, которого она ждала всю свою жизнь:

» Я пришел к человеку, который ждет только меня. Я хочу только ее, возможно, именно по той причине, что благодаря ей я смог понять одну простую истину, что так называемые чудеса творятся собственными руками ».

«Но есть и другие чудеса: улыбка, радость, прощение и слово, которое нужно и которое нужно сказать вовремя.Испытать их — значит обладать всем. Что касается нас с Асоль, мы навсегда останемся в сиянии алых парусов, созданных в глубине сердца, которое знает, что такое любовь… »

21 из 21 нашли это полезным. Был ли этот обзор полезным? Войдите, чтобы проголосовать.
Постоянная ссылка

BTS (방탄 소년단) Официальный MV «Life Goes On»

[Стих 1: Чон Кук, Чимин]
Eoneu nal sesangi meomchwosseo
Amureon yegodo hana eopsi
Bomeun gidarimeul Yegodo Yegodo hana eopsi
Bomeun gidarimeul Yegodo Yegodo
Nunchi eopsiosi no0008 Nunchi eopsiosi no0008
Honja gane sigani
Mianhae maldo eopsi, yeah
[Куплет 2: RM]
Oneuldo biga naeril geot gata
Heumppeok jeojeobeoryeonne
Ajikdo meomchujil ana
Jeo meokguremboda akgureumboda 800080008 номи джун гамги
Deokbune nulleoboneun meonji ssain doegamgi
Neomeojin chae cheonghaneun eotbakjaui chum
Gyeouri omyeon naeswija
Deo tteugeoun sum
[Pre-ohchorus: Vchi
Barkea anugams
, Jung Kooka
, Jung Kooka
] du nuneul gama
Yeogi nae soneul jaba
Jeo miraero daranaja
[Припев: Чон Кук и Чимин] 90 008 Как эхо в лесу
Haruga doraogetji
Amu ildo eopdan deusi
Да, жизнь продолжается
Как стрела в голубом небе
Tto haru deo naragaji
На моей подушке, на моем столе
Да, жизнь продолжается
Like это снова
[Куплет 3: SUGA]
I eumageul billyeo neoege na jeonhalge (Ay)
Saramdeureun marhae sesangi da byeonhaetdae (Нет)
Mh-hm-hm-hm
Dahaenghido uri saineun yeotaenseun
by Ajikeun
J-Hope, Jung Kook]
Neul hadeon sijakgwa kkeut ‘annyeong’iran mallo
Oneulgwa naeireul tto hamkke ieobojago (Ох, ох, ох, ох, ох, ох)
Ох Меомчвоитджиман эодуме сумхеор,
Быткан, тикто-сумхе, ма
В и Чон Кук, Джин]
Ккеучи бойджи ана
Чулгуга итгин халкка
Бари ттейджил ана ана о
Джамси ду нунеул гама (Гама)
Йоги наэ сонеул джаба (Джаба)
ох 8 мираэро даранаджа (Ох 9000, даранайя) Припев: Все, Чимин]
Как эхо в лесу
Haruga dor aogetji
Amu ildo eopdan deusi
Да, жизнь продолжается (Oh, woah)
Как стрела в голубом небе
Tto haru deo naragaji (Naragaji)
На моей подушке, на моем столе
Да, жизнь продолжается
Вот так снова
[Outro: Jimin & V]
Я помню
Я, я, я помню
Ах, ах
Я помню
Я, я, я помню
А, ах

Дата выпуска
20 ноября 2020 г.

Natalia’s Fine Рукоделие

Баварская деревня Ливенворт, расположенная в округе Челан штата Вашингтон, является идеальным местом для проведения уик-энда.
Побывав там столько раз, до вчерашнего дня ни разу не представилась возможность (по каким-то причинам) побывать в Музее Щелкунчика.
Большой Мышиный Щелкунчик встречает вас у входной двери.
Тогда просто настенные полки заполнены тысячами щелкунчиков всех размеров со всего мира и столетий. Например, этот щелкунчик выставлялся в пабе в Амстердаме с 1850 по 1950 год, когда здание было реконструировано, оно было вырезано в Германии.

Этот горняк из Рудных гор также был вырезан в Германии в 19 веке.Обратите внимание на свечу, которую несли шахтеры, чтобы определить, достаточно ли кислорода в воздухе.

Для желающих есть полки с механическими щелкунчиками.

Несомненно, в первую очередь мое внимание привлекли миниатюрные щелкунчики. К сожалению, не продается …


Щелкунчики рабочие миниатюрные механические



Эта пирамида была изготовлена ​​вручную в Рудных горах и была подарком Erstes Nussknackermuseum Europas (Первый европейский музей Щелкунчика), расположенного в Нойхаузене, недалеко от Зайфена.Три маленьких деревянных щелкунчика в пирамиде — это рабочие щелкунчики.

Еще милые Щелкунчики мини

Эту невероятную резьбу в виде щелкунчика толщиной всего 5,1 мм сделал герр Гюнтер Вернер Гоц из Германии. Мистер Гоц сделал это из зубочистки. Он должен был сделать 9 попыток, прежде чем завершить его. Рот ДЕЙСТВИТЕЛЬНО открывается, но механизм, проходящий через гору, управляет им, как палец может использовать слишком сильное давление. Ты это видишь?


Еще одна поразительная миниатюра и самый маленький ангел, которого я видел (вы видели ангелов?), Следующий.Этот крошечный ангелок также был вырезан мистером Гоцем и был занесен в Книгу рекордов Гиннеса в 1999 году.

Его видно только через увеличительное стекло

Щелкунчик слева был сделан Джоном Брюсом из Woodworks Брюса в Юте. Спичка Щелкунчик действительно работает. Затем его племяннику Грегу Брюсу из Вашингтона пришлось попробовать свои силы, и он заставил крошечную левую часть спички придерживаться. «Бегущий нос» был сделан из носа деревянного игрушечного щелкунчика-солдатика, произведенного в Bruce’s Woodworks.Гравированный щелкунчик, сделанный из цельного куска вишневого дерева, был вырезан мистером Брюсом в подарок музею.

Щелкунчики в музее представлены также вышивкой крестиком

. и игольное кружево

… но хватит разговоров. Наслаждайтесь остальными картинками прекрасной коллекции щелкунчиков со всего мира.

Это мой любимый — Шекспир Щелкунчик

и еще один, требующий комментария …
Это Рождество было вырезано для музея Вайхельтом в Рудных горах.Мария и Иосиф — щелкунчики. Основание состоит из двух частей, и фигура отгибается, открывая место для гайки. Когда фигура наклоняется вперед, гайка треснет.



Хорошего вечера,
Наталья
.